120 лет назад Япония прервала дипотношения с Россией. Началась русско-японская война
120 лет назад, 24 января 1904 года, Япония прервала дипломатические отношения с Россией, что делало давно ожидавшуюся войну между странами практически неизбежной. Российский МИД начала XX века предсказывал, что японцы нападут без предупреждения, однако произошедшая два дня спустя атака вражеского флота оказалась внезапной и русской эскадре в Порт-Артуре был нанесен серьезный урон. Но даже после этого российское командование продолжало оставаться в плену ложных представлений, мастерски внушенных ему противником. К ретроспективе происходивших событий предлагает обратиться «Вести:Приморье» со ссылкой на «Коммерсант». Публикуется в сокращении.
Изучение элиты России перед войной
Задолго до начала войны, 17 июня 1901 года, российские представители в Токио отправили военному министру генералу от инфантерии А. Н. Куропаткину примечательный во многих отношениях документ. Именовался он «Извлечение из 2-го выпуска (апрель 1901 г.) "Известий Амурского общества"».
Общество Кокурюкай (от японского названия реки Амур — Кокурю) создал в январе того же 1901 года Утида Рёхэй, которого в Японии обоснованно считали одним из самых квалифицированных специалистов по России. Обостренный интерес к западному соседу возник у него после того, как Россия, Франция и Германия вынудили Японию отказаться от некоторых территориальных приобретений, полученных в результате японо-китайской войны 1894–1895 гг.. Ярости японцев, считавших, что их ограбили и унизили, не было предела, и Утида Рёхэй писал: «Я собираюсь изучить внутреннее положение России и отомстить».
А его биограф Танака Такэюки добавлял: «Придя к выводу, что "изучающих дружественные Китай и Корею достаточно много, но нет ни одного изучающего Россию", Утида решил, что "займется этим сам", и поступил в школу русского языка».
В 1895 году Утида Рёхэй побывал во Владивостоке и вновь вернулся туда в следующем году. Формально он открыл там зал для занятий дзюдо, а на деле совершенствовался в языке и собирал информацию о России. К следующему лету он счел, что готов к длительному путешествию, о чем в его биографии говорилось:«17 августа 1897 г. он выехал из Владивостока на запад и вернулся лишь в середине июня 1898 г.».
Народ беден, дворяне тупы
После возвращения в Японию он нашел немало единомышленников. И основанное им общество Кокурюкай вскоре после своего создания начало выпуск печатных изданий, одним из которых был информационный бюллетень, названный в докладе военному министру «Известиями Амурского общества». А представленные А. Н. Куропаткину «извлечения» были сделаны из опубликованной во втором номере этого бюллетеня статьи о России. Так, о российской экономике в ней говорилось: «Россия - страна земледельческая. Поэтому в торговых оборотах ее первое место занимают продукты земледелия. Судя по цифрам ее торговых оборотов, можно было бы предположить, что народ русский богат, но на самом деле он беден. Происходит это потому, что народ работает на землевладельцев, которые пользуются всей выгодой; кроме того, причиной бедности служат частые неурожаи и невежество народа. Промышленность за последнее время несколько продвинулась вперед, но этому она исключительно обязана иностранцам, их предприимчивости и их капиталам».
Нелицеприятным стал и вывод из этой части обзора: «Вообще в торгово-промышленном отношении Россия обнаруживает все признаки полумертвого государства».
Не лучше оценивалась в статье и российская финансовая система: «Состояние финансов России по меньшей мере странно. Судя по цифрам бюджета на 1901 г., можно было бы предположить, что все обстоит благополучно, но на самом деле финансовое положение далеко не удовлетворительно… Ни одна держава не имеет в финансовом отношении никакого доверия к России».
А самой резкой критике подверглись правящие круги царской России:
В статье не было обойдено вниманием и чиновничество в целом: «Тут царство взятки и произвола… Все русские чиновники злоупотребляют своим положением, все они торгуют своей властью; взяточничество поголовно… Вообще взяточничество в России убивает всякую деятельность и всякую предприимчивость, оно тормозит и торговлю страны, и развитие ее промышленности».
А в результате анализа этих и многих других сторон российской жизни был сделан следующий вывод: «Тот, кто боится России, не знает ее и видит лишь надеваемую ею маску дьявола… Если нам придется сразиться, не может быть сомнений, что победительницей будет Япония».
Военный министр ознакомился с документом, на полях отметил и прокомментировал заинтересовавшие или возмутившие его места в цитатах из японской статьи…
Дезинформация или утечка?
Второй выпуск информационного бюллетеня общества Кокурюкай, как сообщалось в биографии Утиды Рёхэя, «подвергся запрету», был изъят японскими властями, и российские военные разведчики добыли его с немалым трудом.
С формальной точки зрения эта конфискация выглядела абсолютно логично. Японское правительство не хотело осложнения отношений с Россией и запретило издания, в которых «пропагандировалась идея войны против России». Но в той же биографии Утиды констатировалось: «Уже в начале своей деятельности Кокурюкай не было тайной организацией, а в ее создании принимали участие люди, которые занимали высокие посты и играли ведущую роль в разных сферах жизни современного общества».
Так что изъятие бюллетеня было, скорее, похоже на желание устранить утечку информации о растущем в Японии желании воевать с Россией и о полной уверенности японцев в своей победе.
На него, тогда наследника престола, совершавшего путешествие по Азии, 29 апреля 1891 года во время визита в Японию напал человек в полицейской форме, о чем цесаревич писал в дневнике:
«Я радовался, что удастся отдохнуть в Киото до вечера. Выехали в джен-рикшах и повернули налево в узкую улицу с толпами по обеим сторонам. В это время я получил сильный удар по правой стороне головы, над ухом. Повернулся и увидел мерзкую рожу полицейского, который второй раз на меня замахнулся саблей в обеих руках. Я только крикнул: "Что, что тебе?"... И выпрыгнул через джен-рикшу на мостовую. Увидев, что урод направляется ко мне и что никто не останавливает его, я бросился бежать по улице, придерживая рукой кровь, брызнувшую из раны».
Нападавшего задержали, рана оказалась не слишком опасной, и будущий император тогда уверял: «Я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный поступок одного фанатика».
К примеру, служивший военным атташе в Токио в 1900–1902 годах полковник Г. М. Ванновский под влиянием тех сведений, которые ему давали возможность получить в стране пребывания, «утверждал и в разговорах, и в своих донесениях правительству, что войска Японии не заслуживают никакого внимания и будут уничтожены при первой с нами схватке».
А в мае—июне 1903 года с той же целью был эффективно использован визит в Японию военного министра России. Японские генералы показывали А. Н. Куропаткину армейские подразделения, военные учебные заведения и некоторые заводы. И он отмечал, например, образцовый порядок во время проведенного для него смотра:
«Войска были очень хорошо выровнены, хорошо одеты. Салютовали при объезде знаменами. Тишина в строю полная».
Но основное внимание российский военный министр уделял недостаткам. Причем о многих из них ему рассказывал министр армии Японии генерал-лейтенант граф Тэраути Масатакэ:
«Тераучи считает, что довольствие рисом, главное в японской армии, где рис заменяет хлеб и мясо, имеет свои недостатки, ибо приготовление риса требует довольно значительного времени… Военный министр сказал мне, что они не очень довольны обувью, неудобною в грязь, и что предполагают заменить ее родом нашего, с небольшими голенищами, сапога».
Япония не имела денег для войны?
Японский министр рассказывал российскому коллеге и о других проблемах. В числе прочего он сообщил А. Н. Куропаткину и очень важную информацию: «Он откровенно признавался, что Япония не имеет денег для большой войны».
Об этом же говорили и другие японские генералы. Слова министра армии подтвердил и военный агент (атташе) Франции, единственной в тот момент страны—союзницы России: «Французский военный агент в Токио,— писал А. Н. Куропаткин,— очень толковый офицер, живущий в Токио 4-й год, говорил мне следующее: Финансовое положение Японии очень затруднительное. Замедляются даже срочные платежи. Что, не получив денег на стороне, Япония воевать не может».
От него же российский военный министр получил дополнительные сведения, в основном совпадавшие с его собственными наблюдениями: «Японцы воинственны и будут в делах храбры. Их пехота отлична, вынослива. Материальная часть артиллерии неудовлетворительна. Конский состав слаб, но принимаются меры к улучшению его».
А. Н. Куропаткину показали судостроительные заводы, об одном из которых он писал: «Вчера осмотрел подробно кораблестроительный частный завод, основанный Мацукатою. Большое дело. Дает 12% дивиденда. Разрастается. 4000 рабочих. Все японцы. Прекрасно оборудован один док. Есть свой канал. Будут строить другой для судов большого измерения. С прошлого года получили правительственный заказ на два миноносца. Видел их в работе».
К концу визита пришло время подводить итоги. И военный министр констатировал: «Я без ложного стыда могу признать, что виденные мною японские выдающиеся генералы не хуже наших. Осторожнее признавать японскую военную силу по своим достоинствам равною европейским. Отнюдь не хуже, напр., турецкой (при равной численности)».
Царские генералы мечтали об оккупации Японии
Уверенность в том, что японская армия слабее русской, позволяла военному министру размышлять даже о высадке в Японии и оккупации страны, но на пути к осуществлению этого плана, как он считал, могло возникнуть серьезное препятствие: «При вторжении нашем в Японию там нас встретит народная война. Японцы — горячие патриоты, мужественны и в своих школах ведутся ныне в военно-патриотическом направлении».
А убежденность в том, что у Японии нет денег, а потому она воевать не будет, позволила генералу не обращать особого внимания на тревожные сообщения российского военного агента в Токио подполковника В. К. Самойлова: «Самойлов сообщил мне также, что военный министр Тераучи начал собирать ночные совещания. В каком-то приморском пункте происходит сбор резервистов флота».
Мало того, когда вскоре А. Н. Куропаткину представили доклад о необходимости усилить российские войска на Дальнем Востоке и в Китае, он категорически возражал, написав: «Военное Министерство делало свое дело совершенно правильно, и ошибок не было».
Он так и не понял, что информацией о финансовых проблемах, не позволяющих воевать, японцы заманили его и все российское командование в классическую ловушку.
И даже после того, как приближение войны стало очевидным, у военного министра не исчезла созданная японцами уверенность в слабости их армии. 15 декабря 1903 года он записал в дневнике: «Теперь, быть может, уже и не в ваших силах,— сказал я государю,— остановить войну.
В превосходстве российского флота были уверены и в Морском министерстве, представившем на утверждение Николаю II различные варианты плана разгрома японцев на море. Правда, министр иностранных дел граф В. Н. Ламсдорф предупреждал о том, что японцы могут напасть внезапно, без формального объявления войны. Но одновременно дипломаты просили военных никакими действиями не давать повода для начала боевых действий.
Вера в то, что Япония не решится воевать, сохранялась даже после разрыва 24 января 1904 года дипломатических отношений, о чем А. Н. Куропаткин писал:
Трагедия Порт-Артура
И в результате созданной японцами атмосферы информационного хаоса их нападение на русскую эскадру в Порт-Артуре оказалось внезапным и успешным. А замешательство от этой атаки было настолько велико, что военный министр получил информацию о ней из неожиданного источника:
Никаких сообщений о японской атаке не получил с Дальнего Востока и морской министр:
«Поехал к Авелану. В полночь он еще не знал ничего. Утром 27 узнали, что нападение было, но не потоплены, а пробиты "Цесаревич", "Ретвизан" и крейсер "Паллада", лучшие суда. Впечатление тяжелое. Моряки говорили, что прозевали».
Японцы продолжали с успехом применять на практике заветы Сунь Цзы, дезинформируя противника, на протяжении всей Русско-японской войны. Так, граф А. А. Игнатьев, служивший в 1904–1905 годах помощником старшего адъютанта управления генерал-квартирмейстера 1-й Маньчжурской армии, писал в мемуарах о ситуации весной 1904 года:
«K 1 апреля у нас не было даже определенного мнения о месте вероятной высадки японцев на побережье, а сведения были самыми разноречивыми».
А другой военный разведчик — П. И. Изместьев, занимавший аналогичную должность во 2-й Маньчжурской армии, вспоминал о том, к каким способам прибегали японцы, чтобы запутать неприятеля и скрыть расположение своих войск:
«Как-то раз принесли нам гетру, поднятую в Каньпиньсяне. Переводчик разобрал надпись; оказалось, что она принадлежит рядовому 1-й роты 26-го пехотного полка Такахира. В то же время в один из штабов корпусов явился лазутчик и тоже принес гетру, поднятую им в Кайюане. Надпись на другой гетре показала, что она принадлежит тому же рядовому 26-го полка Такахира. Впоследствии оказалось, что в Дава было центральное бюро фабрикации различных сведений и вещественных доказательств. Японцы очень ловко разбрасывали различные обрывки писем, конвертов, бандеролей, а лазутчики наши, подбирая это, доставляли в центральные свои бюро».
Временами получение ложной информации приводило, как писал П. И. Изместьев, к тяжелейшим последствиям, особенно в ходе подготовки к крупным войсковым операциям:
«Донесение лазутчиков вызвало отправление в тыл 6 полков конницы и 2 полков пехоты».
А в воспоминаниях А. А. Игнатьева приводились слова еще одного его коллеги - М. А. Свечина, сказанные после боя у Вафангоу в июне 1904 года:
«Я только что был в разведывательном отделении. Там ломают себе головы над тем, сколько же было сил у японцев. Дрались, говорят, наши сибирские стрелки замечательно. Потери тяжелые, но катастрофа опять, как под Тюренченом, произошла из-за незамеченного вовремя обхода нашего фланга. На вокзале рассказывают, - добавил Свечин, - что наши опять потеряли орудия, что в обозах была паника».
Лжепланы захвата Владивостока
Позднее сомнительные донесения агентуры из Японии о планах японского командования захватить Владивосток вынудили российское командование перебросить значительные силы для обороны этой крепости, ослабив войска в Маньчжурии.
После окончания «злополучной войны», или, как ее называл генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин, «войны, закончившейся преждевременным миром», ни у кого не оставалось сомнений в том, насколько важную роль играла на всем ее протяжении японская дезинформация. И с этим нужно было что-то делать.
