"Это Владивосток, детка": "Особый взгляд" Андрея Островского
Программа "Особый взгляд" с Андреем Островским.
Андрей Островский, журналист: "Не знаю, как вы, но прихожу к твердому убеждению, что климат-таки действительно меняется. Я прожил в этом городе длинную жизнь, две трети века, и точно знаю, что июнь должен быть сырым, пасмурным и промозглым. Однако то, что происходит в нынешнем году, полностью опровергает наблюдения старожилов, к которым я и себя уже начинаю потихоньку относить. С середины июня – массовый купальный сезон, при воде, прогретой до вполне комфортного состояния. Просто праздник какой-то! А, может быть, это и есть подарок к празднику, который готовится встретить наш с вами город, по определению проходящий под аббревиатурой ЛГЗ – лучший город земли? В каждой шутке, как известно, всего лишь доля шутки, так что чем чёрт не шутит? Тем более, что, признаюсь сразу, несмотря на всю любовь к календарям, несмотря на любовь к поминанию мало известных или прочно забытых дат и событий, говорить мы сегодня будем о вещах вполне очевидных – о Владивостоке, которому буквально днями исполнится 165 лет.
Не то, чтобы цифра была прямо круглой или юбилейной, но, согласитесь: хочется ведь праздника?! Тем более, что, и я в этом абсолютно убежден, и город и мы вместе с ним его вполне заслужили!
Как и любой другой географический объект Владивосток часто сравнивают. Кто с Сан-Франциско. Кто с Пусаном. Кто, памятуя о широте, с Сочи, Ниццей и Марселем. А кто и с гриновским Зурбаганом. И, признаться, последнее сравнение мне больше всего по душе. По одной простой причине: Зурбаган придуман писателем, Александром Грином. Владивосток ведь тоже – не случайно возникший, а именно придуманный, можно сказать, умышленный город.
Граф Николай Николаевич Муравьев, только что ставший Муравьевым-Амурским летом 1859 года, путешествуя на пароходе-корвете «Америка» вдоль южного побережья Приморья, целенаправленно искал удобные гавани для основания военных постов. И две из них выбрал безошибочно – бухта Золотой Рог и залив Посьет. Хотя шел он еще по английским картам, на которых тот же Золотой Рог, как известно, назывался Порт Мэй. Но Муравьев-Амурский, увидев то, что долго и старательно искал, приказал: пролив назвать Босфор Восточный, бухту Золотой Рог, а военный пост, который должен появиться строго в створе входа – Владивосток. Это было, конечно, абсолютно имперское решение, мечты о Константинополе и проливах никуда не девались, но, что сказано, то сказано.
Как и велел губернатор Восточной Сибири, ровно через год рядом с китайскими огородами на северный берег бухты Золотой Рог с транспорта «Манчжур» высадился прапорщик Комаров с тремя десятками бойцов 2-го Восточно-Сибирского батальона, а еще через месяц они же выкатили с корвета «Гридень» первые пушки. Собственно, с этого и начался наш город, большую часть своей истории позиционировавшийся как город-крепость. В этом плане, кстати, и сегодня мало что изменилось. И в 2025 году 99 процентов городской застройки располагаются внутри Владивостокской крепости, который нынче стала главной музейной составляющей города.
Несказанно повезло нам, конечно, и с первооснователем. Прапорщик Комаров, в честь которого совершенно справедливо названа одна из центральных улиц города, вошел ведь в историю не только, как основатель поста, при котором были прорублены первые просеки, сооружены первые флеши для пушек, и который сумел со своими бойцами перезимовать буквально среди тигров. Как известно, ровно через год, летом 1861-го Комаров был снят с должности, после ревизии госинспектора майора Хитрова, который обвинил прапорщика в пропаже бочонка спирта, а также в том, что он устраивал застолья, заставлял солдат петь под дождем и пренебрегал служебными обязанностями. Что здесь правда, а что домысел, мы уже вряд ли узнаем, потому что, говорят, что в короткий период пребывание Хитрова здесь Комаров ухитрился еще и приударить за его женой. Ну, собственно, вот вам и почти идеальный портрет жителя Владивостока, который ничего не боится, не чурается выпивки, неравнодушен к дамам и спокойно переносит любые погодные капризы. Так что, похоже, основы известной формулы «это Владивосток, детка» были заложены именно тогда, 165 лет назад.
Ну, а дальше была более чем полуторавековая история, которая всем нам хорошо известна.
О нашем городе можно говорить бесконечно. Но сегодня я бы хотел уступить это право другим авторам, куда более талантливым и точным в формулировках. То есть, я хочу привести два текста, в которых любовь к Владивостоку сформулирована с предельной искренностью и, я бы сказал, беспощадностью. Автор первого из них, наша землячка и современница, спасительница тюленей, художник и писатель - прекрасная Лора Белоиван. Ее «Чемоданный роман» посвящен тому, как человек порывается, хочет отсюда уехать и не может этого сделать. Собственно, едва ли не весь смысл сводится к одному пассажу, который я сейчас с удовольствием прочту.
Итак: «Я ненавижу город В. до озноба, до тошноты, до неумения вдохнуть и невозможности выдохнуть — за все его свинство, прагматизм и псевдоромантику, за хамство, за барство, за бедность, за «терпеть не могу Москву и москвичей», за столб в девять тысяч километров, упирающийся мне в левый висок, за ханжество, за полжизни тут, за его никомуненужность, за свою никомуненужность, за суперживучесть его обитателей, за мокрое дыхание и сухие глаза, за короткую память, за длинную память, за пароходы на рейде, за море, за сопки, за небо, за жизнерадостных дураков и злых гениев, укрепляющих столбы в девять тысяч километров, за спиленные деревья, за гордость, за ублюдочность, за дождливое лето и пронзительное солнце зимой, за его нелюбовь к себе, за его невероятное самолюбие, за предательство, за равнодушие, за глупость, за сентиментальность, за жадность, за постоянную, запредельную тоску в криках его птиц, за то, что так долго не могла собраться, потому что столб в девять тысяч километров о двух концах, потому что полжизни, потому что не верит ничему, потому что дождливое лето и невменяемое зимнее солнце с алмазными лучами, вспарывающими сетчатку сухих глаз, потому что море, сопки и небо, потому что не за, а вопреки, потому что — до озноба, до тошноты, до невозможности сделать вдох и неумения выдохнуть, потому что его птицы — мои птицы, его воздух — мой воздух, и мы никогда не сможем поделить совместное имущество, среди которого прозрачная, почти неразличимая на фоне северо-восточного ветра, такая дурацкая и такая тонкая пленка моей жизни».
Конец цитаты. Что можно добавить к этим словам?
И второй текст, теперь уже поэтический. Его автор – многолетний руководитель краевого театра кукол, прекрасный артист, режиссер и поэт Виктор Бусаренко. Эти стихи написаны в 1992 году, и некоторые акценты в них, конечно, устарели. Но главный смысл – безукоризнен:
Я люблю этот город, где вечный туман,
Я привязан к давнишним облезлым домам
На Светланке, где мчатся трамваи, звеня,
И бензиновый бриз обгоняет меня
Этот город, в котором живу и умру,
Этот город, что пахнет волной поутру,
Этот город, в котором был счастлив и нет
На изломе российских и собственных лет
Я люблю этот вечный портовый содом,
Свою старую школу, где нынче дурдом
И Семеновский ковш, где купаться давно
Санитарной инспекцией запрещено
Темно-красный кирпич «миллионских» трущоб
И кварталы, которыми славен Хрущев,
И знакомые лица, что с давних времен
Я встречаю, но так и не знаю имен
Я люблю эту бухту, где солнце встает
Эти узкие улицы в пробках «тойот»
Дальний стук поездов, проносящийся там,
Где безвестно закопан ЗК Мандельштам
Помолись же за город, в котором ты рос,
Где почетней всего было звание матрос,
Где любили салют, а в кино «Уссури»
Был эстрадный оркестр и играл поппури.
Это нашенский город, не нужный стране,
Что летит под фанфары к гражданской войне.
Здесь Европа и Азия вместе сплелись.
Помолись за него. Помолись".